Увидев из экипажа полыхнувший на солнце крест церкви Сурб-Ншан, энвер-паша остобенел. Сияние креста резануло ему глаза.
-Не к добру, — подумал паша и отвернулся» (ЗАПОМНИТЕ ЭТИ СТРОКИ)
«Под его [Энвер паши] тяжелыми немецкими сапогами примялись, сникли вытканные на ковре сказочные цветы»
Разговор немецкого посла и полковника немецкой армии:
« Турецкая армия вооружена немецким оружием. Армию энвера консультируют, обучают и тренируют немецкие военачальники..»,«..их сейчас в турции десятки тысяч..»
«Интересы Великой Германии требуют,чтобы энвер напоил своих коней волжской водой в Астрахани,чтобы он зажег турецкий полумесяц среди светильников Кавказского хребта, — продолжал посол. — Внушите энверу,что он в силах создать империю Великой Туры,создаст ее и станет владыкой всего мусульманского мира. Вам ясна задача, герр полковник?»
в доме турка:
«На одном из ковров епископ разглядел армянские буквы,придавленные сапогом энвера. «Сироты из Карно» — прочел он слова,вытканные на ковре, и сердце исполнилось горечи и скорби.»
Первые предпоссылки резни, армянская природа у Серо Ханзадзяна реагирует на события незамедлительно оттенками,цветами,погодой:
«Восходящее солнце было кровавым.»
«-Пришла беда — «санджах и шериф» (клич,с которым турки убивали армян), — сказал ему Хорен-ага, — припрячьте хлеб, продайте волов, скупайте оружие.»
«Копни землю в любом месте, и донесется до тебя отголосок истории Армении.»
«эневер рассмеялся, оскалил белые зубы.
- Болезнью суставов страдал и мой предок,турок-сельджук Арб Аслан. Восемьсот лет назад он завоевал столицу армян — Ани. Там и вылечился благодаря теплым ваннам. Но какие это были ванны! По приказу Арб Аслана зарезали тры тысячи армянских детей,наполнили их кровью бассейн. Мой предок выздоровел,выкупавшись в крови.
- Великолепно, — сказал полковник, — это средство почему-то неизвестно медицине.»
«Козу заботит ее шкура, а мясника ее сало»
«Европа сворачивает флаги, бежит из страны турок. А турция остается начальнику штаба энвера «майн герр»Бронсарту Шеллендорфу и командующему турецким флотом адмиралу Узеда, крепко бросившему якорь в Босфорском проливе. Энвер смотрит на обоих с надеждой официантки, ожидающей хороших чаевых.»
«Закат был огненно-красным, отражался в водах Евфрата.»
Один из организаторов армянской самообороны принес весть о резне епископу:
«Епископ поднялся с места, зажег свечи. Пламя весело зетрещало — «резня,резня,..». Лики святых,казалось, вторят этому треску — «резня..резня…». Как бесстрастны лики святых.
Епископ вернулся,сел на свое место,неподвижно замер,словно забыв о непрошенном госте.
Нерсэ Чавуш снова заговорил.
-Наверное,мы опоздали, святейший…
-Куда? — неожиданно оживился епископ. — Опоздали пойти навстречу смерти? Но она придет к нам сама. Не сегодня,так завтра непременно придет. То,что должно сбыться,сбудется. Не сбудется лишь несбыточное. Все суета сует,суета сует… Так куда же мы опоздали?
Нерсэ испытал желание зажать рукой рот святейшему. Все вокруг пахло мертчвечиной.
-Если кормить такими словами наш народ,все помрту от желтого поноса, — сказал он.
Тень пробежала по лицу святейшего,бескровные губя оскорбленно искривились.
-Так чес же занят твой господин энвер-паша?
-Суетой сует и еще резней! — Нерсэ прочитал во взгляде епископа безнадежность и покорность судьбе,но все же сказал ему то,ради чего пришел в эту церквоь. — Готовьтесь к сопротивлению!
-Как? — раздраженно развел руками святейший.
-Только в Ерзнкайском уезде восемьдесят тысяч армян, а это большая сила.
-Но в этом уезде есть и турки! Здесь турецкая армия,турецкие власти, ислам, Магомет, «санджах и шериф»..
-Армия занята войной, — Нерсэ уже испытывал раскаяние из-за того,что повысил голос на этого беспомощного старика, — а путь к спасению у нас сейчас один. Надо всем народом сплотиться,стать фидаи, сопротивляться с оружием в руках!
Епископ предостерегающе поднял палец:
-Спасение в уповнаии на бога! Не забывайте незабываемое — все в воле господней, и как господь возжелает,так и будет: или мы остнемся на этом свете в своем терновом венце,нанас возложенном, или вознесемся в небо. Господь — верховный вершитель и судья,он…
Нерсэ, не дослушав, резко поднялся.
Святейший протянул ему для поцелуя правую руку — сухую, немощную, со сверкающими перстнями на пальцах.
Не прикоснувшись, к его руке. Нерсэ направился к выходу. Епископ беззвучно плакал. Но разве слезами спасешь родной народ?»
«Весна, и в день по несколько раз гремит гроза, идет дождь, а солнце показывается лишь на мгновение.»
Всеобщая мобилизация. Все армянские юноши и мужчины, подавшиеся в армию,были убиты.
«В церкви Сурб Ншан к лику Христа был прикреплен приказ Кемаль-бея,гласящий,что каждый,кто укроется от призыва,будет предан смертной казни через повешение. На площади была установлена виселица, на которой покачивались тела трех турок,грека и черкеса. Тюрьма ломилась от дезертиров.»
«Кровь ближних толкает на месть даже быков, они собираются над кровавой лужей и исступленно ревут, яростно щелкая хвостами. Самый тупой и бессердечный деспот и тот бывает вынужден,хотя бы из страха, считаться с теми,кто восстал против его деспотии. Когда же,наконец, армяне поймут,что в Турции,этой деспотичной стране,покорность равна готовности добровольно влезть в петлю. Из сорока восьми сел уезда забрили в солдаты три тысячи армян. Курбан Али передал через Гегами их поименный список Чавушу. Срубают корни народа,обрывают ему крылья. А народ, лишенный корней и крыльев, мертв.»
Армянская песня пахарей — horovel
“ На берегах Евфрата братцем называют перво-наперво вола и лишь потом своего единоутробного брата. Вол крестьянину,действительно, как брат. Почешешь ему за ушами, погладишь умные покорные глаза, взвалишь на него ярмо, и он тянет плуг, вспахивает тяжелую землю,поднимая пласт за пластом…Заботишься о нем, смазываешь ему постным маслом рога,чтоб не потрескались,солью кормишь с ладони…Да и земля крестьянину брат , хотя нет, земля скорее матушка Цамвоски с ароматной краюхой хлеба за пазухой. Плуг вхрезает грудь земли, покрывает ее морщинами,но она не гневается,не ропщет. Не ропщет и матушка Цамвоски, когда склоняется над раскаленным очагом, обжигая пальцы вытаскивает из огня свежевыпеченные домашние хлебы: «Господь , да будем мы достойны твоих даров!».
«Старая-престарая заповедь лишает воли: «Будем покорны, армяне. Пройдет и это..».Когда,кто впервые произнес эти слова? Ной,сошедший с Арарата? Иисус Христос? Где же предел покорности? «Ударят по щеке,подставь другую…». Тысячу лет мы слышим это,преклоняем колени перед невидимым богом, возносим к нему молитву: «Отче наш, иже еси на небеси…». Но какой же это отче,если он «еси на небеси» и глух к нашим стенаниям? Пусть спустится в несчастный Катакн, проявит отеческую заботу о людях, живущих в вечном страхе, в труде и страдания, поможет им, спасет…Бать отцом где-то…там, в недосягаемсых небесныз далях, так просто — не надо тревожиться о наших бедах, не надо искать для нас справедливости. Подобное отцовство под силу даже бродячему псу, благо,не знает он ни мобилизации, ни возникшего под самым носом проклятого онбаши.»
Армянских призывников собрали вместе,чтобы убить. Разговор турок.
« — Пять тысяч гяуров заперто на базарной площади, пять тысяч! А ведь в нашей среде были глупцы,утверждавшие,что эти свиньи не покорятся нам,даже станут сопротивляться. Найдите хороших мясников, бей, пообещайте им по пять курушей за каждую голову,пусть потрудятся на славу! Такое огромное количество скота без их помощи не прикончить!
Кемаль-бей облегченно вздохнул, обнял каймакама за плечи и подвел к кофейному столику.
-Воля аллаха исполняется, — благоговейно воздел руки каймакам, -раскройте свои карманы пошире,мой бей.»
Чтобы натравить фанатичную мусульманскую толпу на армян—христиан,какому—нибудь турку достаточно было закричать пронзительным голосом
-
Армяне убили мусульманина!
Тишина взорвалась криками,топотом ног,скрипом колес. Тревожный вопль покатилс из кватрала в квартал,эхом отдался в куполах минаретов.
Стоявший на балконе полицейского участка каймакам Мамур Фейзаг прислушался к нарастающему шуму и,обернувшись к Кемаль-бею, сказал:
-
Началось…
С балкона хорошо просматривался дом и сад медника Мисака. Бей вытащил револьвер,прицелился в ребенка,бегающего с сачком в руке по саду,выстрелил. Ребенок упал в бассейн.
-
Метко стреляешь,моя бей! — польстил ему Мамур Фейзаг.»
«Просторный двор мечети заполнини моллы и жандармы.
Кемаль бей крикнул им,не выходя из экипажа:
-
Эй,дети ислама! Неужто не видите,что армяне убивают турецких солдат, наших единоверцев? Протрите глаза,проснитесь, беритесь за оружие! Санджах и ше-риф!
«Весь двор подхватил воинственный клич.»
«Моллы разодрали на себе рубахи,привязали к чалмам черные тряпки,истошно завыли,призывая к мести. Под их главенством обезумевшая толпа хлынула на улицы,сотрясая воздух дикими криками,угрозами…»
«Позже всех со двора мечети вышел Кемаль-бей. На улице,перед тем как сесть в экипаж,он пристрелил бегущего в отчаянном страхе армянина. Тот схватился за живот,упал,обагрив кровью землю. «Удачная у меня сегодня охота, — восхитился Кемаль-бей, — убитый мной паршивец -младший сын медника Мисака».
Бей наклонился над убитым юношей,вытащил из его кармана золотые часы,сорвал вместе с цепью, обыскал карманы,и ,вдруг вспомнив,что в эту пору обычно пьет кофе,медленно поднялся в экипаж и направился домой. Гремели выстрелы,слышался неистовый рев толпы.»
«Вдали проглядывал затянутый дымкой тумана Евфрат — объятая ужасом великая река армянская.»
Приказ об уничтожении армян:
« Кемаль-бей зачитал правительственный приказ о депортации и уничтожении армян: чтобы пресечь выдвижение армянского вопроса где-либо, когда-либо и в какой-либо форме, правительство приняло решение в корне уничтожить армянство, уничтожить этот чуждый турецкому государству элемент,депортировать армян в пустыни Аравии согласно изданному нами тайному приказу…
Кемаль-бей трижды зачитал приказ. Какие были в нем ужасные слова!
-
Никто из вас не понесет никакой ответственности за жестокость,проявленную к армянам,-заявил жандармам бей,-вы ведь слышали — надо истребить всех! Убивайте,не боясь ответственности! Да и перед кем держать ответ? Убивайте!»
«Армян надо убивать там,где их застигнут,говорил он.Убивать на улице,в доме или в церкви,на базаре и даже в доме турка,пытающегося дать убежище своим соседям армянам. Мусульмане,проявившие неподчинение этому приказу,будут строго наказаны.
«-Здесь вот содержатся указания самого Талаата-паши, который велит нам: убивайте решительно,не думайте,что уничтожаете невинные создания. Преступны все армяне,преступны даже новорожденные младенцы,ибо семя,породившее их,несло в себе зародыш мести. Если вы желаете обеспечить наш завтрашний день, убивайте и армянских детей,всех поголовно!»
Село после резни:
«На улицах села валялись трупы с разможенными черепами,вспоротыми животами. Зловоние стояло ужасное. Двери домов и оконные рамы были сняты с петель и унесены.»
«В деревне,кроме собак,не было живых существ»
«Стаи ворон,круживших над нанизанными на колышки человеческими головами,громким карканьем проводили Захара и Папапа. Из садов выбежала свора одичалых собак,источшно завыла им вслед.»
Резня в соседней армянской деревне, мужчины работали в это время на полях:
«Сквозь щель в заборе матушка Цамвоски увидела ,как жандармы волокут за косы дочь священника,который протягивал к ней руки,стремясь помочь,но один из жандармов бил его по рукам прикладом винтовки,остальные штыками подтакивали его к церковной площади. Турки были и справа,и впереди…»
Матушка Цамвоски судорожно раскрыла рот,но крик задохнулся в горле,и она обессиленно рухнула на виноградные лозы.
Рядом послышался шепот:
-Они убьют нас,маре…
Сквозь сплетение листьев проглядывало до смерти перепуганное личико спрятавшейся в винограднике Арев. Матушка Цамвоски дрожащими руками раздвинула лозы, поглубже втолкнула внучку в образовавшуюся щель, тщательно прикрыла ее листьями: — Молчи, ни звука!
Старушка с усилием поднялась,снова побежала к дому,стараясь не упасть, не потерять равновесия.
Какой-то турок пытался стащить с лестницы впепившуюся в перила Маргарит. Второй выхватил из рук Софо новорожденную дочку Хорена-аги,ударил ее головкой о косяк балкона. Матушка Цамвоски с визгом бросилась на турка,тащивщего Маргарит,но тот с размаху стукнул ее прикладом винтовки по голове. Маре подняла руку к волосам и упала рядом с убитой внучкой.»
«Густой туман окутал деревню, закрыл крест на куполе церкви,застлал все небо…»
«Рев реки [Евфрата] показался людям воплем погребальной литургии.»
«Маленькая Ехсик протянула свою синеглазую куклу солдату,сдиравшему серебряный пояс со спины Софо.
-Дядя, возьми эту куколку себе, не трогай мою маму!
«Дядя» молча отшвырнул куколку. Онбаши Осман сорвал с Маргарит соболиный жилет. Грудь Маргарит обнажилась,и она стыдливо прикрыла ее ладонями. Мысли опять затуманились,и,не осознавая реальность происходящего,она даже не заметила, как прирезали последнего ее малыша,ее ангелочка.»
Турецкое войско вызвало на помощь против женщин и детей озверелый турецкий сброд с окрестных деревень:
« Толпа была вооружена копьями,дубинками,топорами и ятаганами, кое у кого имелось и огнестрельное оружие. Толпу предваряли моллы и кази в зеленых чалмах, сеиды с распахнутыми на груди рубахами. И вся эта вооруженная масса с оголтелым криком неслась на сбившихся в кучу,раздетых и окровавленных женщин и детей.
Маргарит положила убитого сыночка,меньшого своего,меж колен,так лошадь прячет под грудью жеребенка при встрече с волками.
-Бейте их камнями, бейте! — завизжала Маргарит,схватив камень.
Ехсик,прижавшись к Софо,умоляла:
-Проглоти меня,ма,проглоти меня…»
«Ярость и ненависть дали ей силы,она видела сейчас только эти омерзительные рожи, в которые надо швырять камнями. Схватила брошенный кем-то трезубец и рассекла одному из турок грудь, вспорола второму живот. Женщины осмелели,бросились на убийц,швыряли в них камнями,кусали,царапали. Отбиваясь от турок,оставшиеся в живых отступали к часовне,словно ища у нее спасения.»
«Вокруг были трупы,трупы,трупы…Маргарит потеряла сознание.»
«Он [Маршал Биберштейн,немец] дал понять Энверу,что владеть Арменией значит владеть Малой Азией и Месопотамией.»
«Отныне в сердце армянина не должно быть ни страха перед божьей карой,ни веры, ни святых, и поклоняться он должен только холодной стали оружия,только к ней прикладываться губами. Народу нашему нужна не христианская покорность убийцам, а борьба повстанцев, фидаи, за дом свой, землю, за отчизну, — так считал Бениамин. Эй,вы,мудрецы армянской нации, радеющие о ее спасении, ивден ли вам свет,зажешший душу Бениамина? Нет, не виден и не понятен,иначе вы не довели бы нацию до краха.»
«Дзюник шагала молча — тонкая свечка с пламенем скорби. Нерсэ обнял ее за худенькие плечи,подвел к ручью.
Губы девочки тронула трепетная улыбка,она виновато посмотрела на Нерсэ,сказала тихо:
-У меня нет оружия.
-Зачем тебе оружие? — удивился он.
Брови девочки нахмурились:
-Мы должны выжить,господин минбаши.
Нерсэ молча вытащил из-за пояса один из своих револьверов и протянул Дзюник. Девочка благодарно улыбнулась.»
«Двери тюрьмы распахнулись.
Даже приговоренному к пожизненному заключению убийце, заколовшему собственого сына,дали помыться в бане,одели в солдатскую форму,вручили оружие — теперь ты чете,иди,добивай армян!»
чете — внутренне войско,созданное турками для борьбы с армянами.
Немецкий полковник пытается уговорить армянское население сдаться властям без борьбы, которую они вели уже несколько дней,обещая при этом помилование, хотя заранее обговорен план уничтожения людей.
«Учитель Герасим не сводил глаз с немца, на лице которого застыла холодная улыбка.
-Герр полковник, — снова заговорил он, — хоть вы и улыбаетесь нам, как воплощенная невинность, и произносимте слова,сулящие спасение,однако намерения и мысли ваши гнусны, а приезд сюда выдает ваши истинные цели.
Полковник возмущенно сверкнул глазами, принял вид оскорбленной добродетели:
-Как же не понимаете, что я хочу помочь вам! Я европеец, христианин, и помочь вам- мой долг!
-Мы,армяне, были бы счастливы,если бы Европа никогда не вспоминала о нас!»
«Нерсэ отшвырнул недокуренную папиросу.
-Да,сопротивление,действительно, единственный путь,и я рад слышать подобное мнение от тебя. В этом мире уцелеет лишь тот,кто встретит врага с оружием в руках. Только железо спасет нас,Татул. Помнишь бумажный черпак католикоса нашего,Хримян-Айрика?
-Вспоминаю эту историю.
-Нам не нужен бумажный черпак,наш черпак должен быть выкован из железа.»
«Ахавни вывесила вышитый ею армянский флаг над церковной дверью, над выбитым в камне крестом. Мертвым бездушным и безгласным каменным крестом. А был ли он когда-либо жив, этот крест? Наверное,никогда. Отец ее, Хаджи Барсег, не верил в спасительную силу креста. Не верит он и турецкому полумесяцу. «Крест так тяжел,что может согнуть человека, размозжить ему голову. Полумесяц же,так похожий на остро наточенное лезвие серпа,может снести человеку голову. Не верь ни одному из них,дочь моя…». Но чему же верить,отец, на что возлагать свои надежды? -спрашивала Ахавни,и отец отвечал, что верить надо только самой себе,собственной совести,полагаться только на свои руки,ибо религия,вера помогают только тому,кто силен. Слабого они уничтожают.»
«Скажи Нерсэ, пусть взорвет мост,чтобы никто не смел по нему пройти. Армянам надо научиться и разрушать!» Отряд фидаи-подростков со спасенными детьми-армянами настигла банда турок . Стратив патроны,наши,чтобы не даваться живыми,решили спрыгнуть с обрыва.
«Дети стояли на краю обрыва,крепко взявшись за руки. Что это они? Неужто собрались танцевать?»
«Кажется,они что-то поют…Поют и пляшут танец смерти.»
« Дети пляшут,вздымая снежную порошу,пляшут отчаянно,энергично. Улик смеется,сверкая белыми забуми. Турки смотрят на них, окаменев от удивления,как злые духи в бабушкиных сказках. Держась за руи,дети тянут цепь своего танца к краю обрыва,они похожи на мотыльков,которые сплелись в пеструю ленту. Вот эта лента взвилась в воздух,качнулась и разорвалась,мотыльки полетели вниз, в черную бездну ущелья.»
Спустившись к просторным долинам Евфрата.Нерсэ Чавуш почувствовал себяистинным хозяином этой земли. В ушах его неотступно звучало требование — «Заставь плакать тех,кто выжал кровь из наших глаз.»
Старшие фидаи учат подростков:
«Если хотите жить,должны уметь метко стрелять,-требовал Нерсэ Чавуш у фидаи,-сегодня наш бог-оружие.»
«Сотня фидаи вела прицельный огонь по туркам,пока другая сотня отбежит на как можно бОльшее расстояние,потом они сменялись и так,бросок за броском,бежали к склону горы.Назад не оглядывались. Если бы оглянулись,увидели бы трупы своих товарищей, трупы женщин,падающих на спину даже если пуля послана в них сзади. Увидели бы сжавшиеся в комочки турпы детей — маленькие комочки на зеленой траве. Если бы оглянулись, пришли бы в ужас от чудовищных размеров этой сечи, от бесчисленного множества жертв.»
«Захар повел свой отряд быстро,ни разу не обернувшись назад, и вскоре слился с темнотой. Что ж, думал он, мы дети тьмы и направляемся в бездну тьмы,туда, где находились истоки нашего племени. А Чавушу еще долго казалось,что слышит он песню Зил-Захара, обращенную к горам, слышит, как взывает этот фидаи с израненной душой к горам Армении, как молит спасения у бога армянского. Впрочем, нет бога у армян,он глух к их беде. Но горы? Почему молчат горы Армении? Говорите же, кричите на весь мир о том,чему были свидетелями. Говорите,горы Армении,говорите! Содрагайтесь, кричите! Или у вас тоже отняли душу? Как же будете вы существовать без души?»
Армянские фидаи собирали и брали под защиту всех армян, которым удавалось спастись от резни:
«Каждый день приходили к нему прятавшиеся в горах армяне,приходили большими и малыми группами. Это были исстрадавшиеся, почти одичавшие люди. Они рассказывали о том,что в первые месяцы резни турки нередко спасали армянских детей, и мальчиков и девочек, прятали их у себя. Но впоследствии все жти дети были уничтожены, спаслись лишь те,кому удалось бежать.
Гегам вписывал в журнал,переданный ему отцом, имена армян, влившихся в их отряд, проставлял дату и место рождения. Ему было невыносимо тяжело расспрашивать малышей,позабывших даже свои имена, не то что год и место рождения. Гегаму приходилось придумывать для них новые имена взамен тех, что были даны им с колыбели.
-Тебя зовут не Мустафа, малыш! Григор — вот втео настоящее имя! Запомни хорошенько — Грикор! Из какой ты деревни?
Мальчик в ответ лишь пожимал плечами — нет, не помнил он этого.
Нерсэ Чавуш отправлял отряды фидаи в глубь лесов и ущелий на поиски беженцев. На пути следования фидаи вырезали кресты на коре деревьев, втыкали в землю веточки, сложенные крестом. Люди видели кресты,понимали знак, оставленный для них, и находили фидаи, присоединялись к ним.»
«Под скалами,окруженными кудрявыми шапками деревьев, показался купол церкви Аваг, словно каменный святой, одиноко возвышавшийся над ущельем.
Дверь церкви была сорвана с петель,унесена. Сорван был и золотой крест, некогда венчавший купол и столь весело поблескивавший в лучах восходящего солнца. Там, где раньше возвышался крест, сиде сейчас взлетевший на купол стервятник.
Монастырь был осквернен,роспись,украшавшая колонны, заляпана нечистотами. У богоматери был выколот один глаз, а в другом паук серыми ниятми свил себе гнездо.»
«Зил-Захар очнулся наконец от сковавшего его отчаяния, втсрепенулся,закричал:
-Нет, так просто не отделается от меня этот мир!
Крепись,сын мой, будь мужественным, нам еще многое предствоит сделать, мы еще заставим горько плакать многих турецких матерей! Борьба наша не окончена, и мы должны быть в силах смело продолжать ее!»
Разговор двух давних друзей-армянина и турка:
«-Ваши боевые силы могли бы быть очень полезны нашей стране,- сказал Али Мюнир-бей.
-
Полезны? Но ваше деспотическое правительство уничтожило даже армян,служивших в регулярной армии! Нет, быть полезными правительству, принявшему решение уничтожить нашу нацию, мы не можем и не будем.
Бей грустно покачал головой:
-Несчастный народ,ставший жертвой тиранов..
Однако Чавуш прервал его,протестующе подняв руку:
— Не смейте называть нас несчастными,бей! И помните — жалости достойны скорее турки, потерявшие облик человеческий. А мы, как видите, наделены высокими человеческими качествами. Даже сейчас, бездомные и гонимые, мы отстаиваем и утверждаем такое понятие как честь Человека.»
Отряд курдов во дворе армянского монастыря,вявший в плен армянок и гречанок. Фидаи наблюдают за сценой из засады. После описанной ниже сцены, армяне напали на курдов и убили этих выродков, освободив женщин,но потеряв своего предводителя.
«Из монастыря вывели большую группу молодых женщин, наверное, их было столько же, сколько и курдов в этом монастырском дворе. На женщинах были только короткие штанишки, волосы их были распущены по голым плечам. Курды, визжа и крича, обступили их, взяли в кольцо, в такт зурне возбужденно захлопали в ладоши.
Женщины, до этого стыдливо прикрывавшие руками груди, вдруг стали испуганно креститься.
-Армянки, — в ужасе сказал Татул.
-Сдери них могут быть и герчанки. Даже в такую минуту несчастные не забыли о своем кресте…
Курды приплясывали, визжали и гоготали, резкие звуки зурны и дхола сотрясали небо.
Зил-Захар дал знак своим фидаи,прятавшимся за деревьями и камнями,-начнем! Фидаи незаметно пробрались через ворота, так же незаметно окружили бушевавших в пьяном раже крудов.
В центре монастырского двора голые женщины судорожно танцевали танец стыда, сокрби, отчаяния. Время от времени то одна,то другая женщина рыдая пыталась вырваться из круга,но курды с криком вталкивали их назад — гей,гей!»
Мысль одного из армянских фидаи.
«Великая это сила- презрение к смерти.»
Мысли армянки:
«Слез было пролито много, и они порождали бессилие отчаяния. Нет,не нужно им это, бессилие и покорность швыряют они в лицо богу. Егинэ права — надо жить!»
Приближаемся к концу:
«Улик [армянски ребенок] вспомнил песню, которую часто пел отец: (песня отрывками)
…Безжалостен над нами суд,
Не молчите горы Армении!
Но крик мой никто не услышит,
И правде никто не поверит…
«Улик уже взрослый,-подумала Егинэ,-взрослый, ив нем таится грозная сила. Что ж,люди быстро мужают в кромешном аду. Пой,Улик,пой… Мы в горах Армении, и каждый из нас осколок этих гор,каждый из нас камень,щепотка земли армянской. Пой,Улик. Горы Армении молчат вот уже сколько веков. Когда же нои заговорят, когда расскажут человечеству обо всем,что видели? Пой,Улик,мы осколки гор армянских, и пусть хоть осколки расскажут обо всем..»
Все спасшиеся армяне перебрались в уже Советскую Армению. Дети подросли и стали командирами Красной Армии. В одном из сражений они берут в плен энвера пашу и убивают его. Последние сцены романа:
-Хочешь жить,энвер-паша?
-Все хотят жить.
-Хочешь вернуться в турцию?
Энвер -паша посомтрел на пылающего яростью красного командира,побледнел,содрогнулся,поняв,что тот армянин. Рука невольно потянулась к поясу, однако револьвер был уже отобран у него.
-Я армянин,энвер-паша!
Энвер сжался в комок. Полыхающий на солнце купол церкви Сурб-Ншан снова жег ему глаза. Не к добру… (ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ НА ОТСЫЛКУ К НАЧАЛУ РОМАНА,ГДЕ ЭТО БЫЛ НЕДОБРЫЙ ЗНАК ДЛЯ АРМЯН)
-Неужели на этом свете еще есть армяне? — спросил он, с трудом разжав пересохшие от страха губы.
-Есть! — Манук еще сильнее надавил ногой ему на грудь. «Знай,что армянский народ всегда будет жить!»
Последние две строчки романа:
«У ног Улика валялся труп энвера-паши.
Горячий ветер пронесся над пустыней.»
Армяне, читайте эти книги! Их писали великие люди, глубоко чувствовавшие свой народ! Писали для нас! Это актуально и нужно!
Учитесь разрушать,крушить,уничтожать, если это нужно для защиты своего народа! Не будьте овцами для волков! Не мы это придумали,мир так живет! Это естественный отбор! Не дайте убаюкать себя нашим повседневным мирным будням. Живите и остерегайтесь! Скиньте маску жалких созданий! Мы никогда не были такими!
Не считайте.что буря пронеслась над нашими головами! Ваша сила и сейчас может понадобиться Армении,будьте готовы к этому. И только тогда мы скажем,что извлекли уроки из собственного прошлого!